“Маска Арбенина” (La máscara de Arbenin), снятая чилийским режиссером Антонио Каро-Березиным – это хроника театрального эксперимента, задуманного как мастерская, приуроченная к 200-летнему юбилею Михаила Юрьевича Лермонтова.
Каро-Березин родился в СССР, вырос в Чили, киномастерству учился на Кубе, работал, среди прочего, в Мексике, а теперь снова живёт и творит в Чили. “Изначально идея была в том, чтобы понаблюдать за тем, как звучат и ощущаются те же сцены на русском и на испанском, сделать какого-то рода смешанный спектакль и увидеть, что произойдет с русской и чилийской группами, и как результат повлияет на зрителя, который не понимает один из этих языков. Будут ли сцены узнаваемы, одинаково понятны”, – рассказывает он.
Диалог и столкновение культур в театральных кулуарах Сантьяго разворачиваются под руководством двух режиссеров, чилийского мэтра Эктора Ногеры и выпускника ГИТИСа Сергея Филиппова. Здешние Анды, может, не Кавказ и не лермонтовский Петербург, но внезапно страсти там вскипают вполне себе подобающие.
С одной стороны – чилийцы, студенты театральных ВУЗов, не обременённые чрезмерным пиететом к классикам русской литературы, готовые принять их такими, какие они есть, а не такими, какими они должны быть, свободные в этом смысле люди. Настоящие горцы! Они идут проверенным путём. Как понять заморского, диковинного персонажа, если не через личность его автора?
С другой – условно-российская сборная, проживающие в Чили выходцы из бывшего Союза, решившие попробовать себя на актёрском поприще. Курьёзная деталь, слух, обнаруженный чилийцами в биографии Лермонтова, кажется некоторым из них неуместным копанием в грязном белье, чуть ли не личным оскорблением. Одна из участниц происходящего возмущена больше остальных и буквально перетягивает управление творческим процессом на себя.
Прямо по заветам самого Михаила Юрьевича, “иные ужасно обиделись”. При этом ни чилийскую, ни российскую постановку никак нельзя назвать классическим прочтением Лермонтова. По всему видно, что чилийцы не покушались на классика, даже не целились, да и не стреляли, по-хорошему, но попали русскоговорящим участникам мероприятия в очень больное место.
Казалось бы, откуда взяться этому конфликту, когда, кроме приехавшего из России режиссёра, все русскоговорящие персонажи этой истории, видимо, проживают в Чили, на максимальном удалении от российских законов и понятий? Но внутренних запретов оказывается больше, чем внешних, и цензура с конъюнктурой заключают союз, такой знакомый любому обозревателю русской жизни в любой точке планеты.
Нам так нравится носиться с нашей самостью, а на поверку уже в который раз оказывается, что это кандалы. И гомофобия, в которой так беззаботно признаются герои фильма, только одно из звеньев удерживающей их цепи.
Очень может статься, что все эти рассуждения напрасны, и нашего человека не переубедить, не перековать и не выдернуть из шор его “правоты”. Однако именно поэтому, вместо того, чтобы двигаться дальше, условному соотечественнику ещё неопределенное время суждено топтаться в границах так некстати обрусевшей американской пословицы про девушку и деревню. Но мы ведь больше, чем сумма наших комплексов?
Пронзительная внутренняя несвобода многих соотечественников проживающих за пределами РФ, не устаёт поражать. Хотя автор этих строк наблюдает за подобными казематами духа уже полтора десятилетия, так обезоруживающе просто, как Антонио Каро-Березин, их, кажется, ещё никто не документировал.
“Каждый в зале должен понять, что ситуация с цензурой, о которой мы так долго говорим, в России больше не повторится никогда”, – обращается к своим подопечным, выстроившимся в стену, режиссер Филиппов. И хочется одновременно плакать и смеяться. Действительно, сложно требовать подобного посыла от людей с запутанным клубком внутренних запретов, и, по всей видимости, сам Филиппов это прекрасно понимает.
Отрицание и вымарывание неудобных страниц истории – не новость в российской околокультурной политике. И люди, близкие к этим движениям идей и капиталов, бдительно держат оборону и на таких дальних форпостах, как Чили. Но, даже если не трогать “Оду к нужнику”, великий русский поэт Лермонтов – это не только “Маскарад”, но ещё и, как минимум, “Прощай, немытая Россия”. И от этого никак не отвертеться.
Максим Бабошкин
